Глубокий социально-экономический кризис в России может стать не финальной катастрофой, а конструктивным разрушением. В последнее время стало модно объявлять, что «конец времен» (fin de siecle) пришел и вот очень скоро все рухнет в тартарары. Версии различаются в деталях и сроках, но сходны в том, что окончательный захват всего озерными кооператорами, экономический коллапс и захват России китайцами неизбежны. В общем, национальный суицид на марше, точка невозврата пройдена. Поскольку это очевидно смешно (даже смешнее, чем модернизация), говорится и о необходимости роста производительности труда. А если и это аудиторию не убеждает, возникает финальный аргумент: Россия свой лимит на революции исчерпала, поэтому и дергаться нечего.
Вообще-то, революции происходят не потому, что кто-то решил подергаться, а потому, что накопленные социально-экономические дисбалансы не могут найти новую точку равновесия иным способом. И это не зависит от воли отдельного человека или группы людей. По большому счету это зависит от того, способна ли существующая политико-экономическая конструкция государства обеспечить текущее восстановление равновесий или же она этому препятствует. Из двух среднесрочных стратегий — долговременное скольжение вниз (скорость которого, естественно, ограничивается «ответственной политикой монетарных властей», но глубина спада — никем и ничем) или быстрое вхождение в глубокий социально-экономический кризис — хорошие шансы на последующее позитивное развитие скорее дает вторая. И бояться не надо.
Российское общество сегодня к масштабному социально-экономическому кризису подготовлено гораздо лучше, чем, скажем, в середине 1980-х. Возможный социально-экономический кризис с высокой долей вероятности может стать не финальной катастрофой, а тем, что Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон называют конструктивным разрушением.
Читать полностью: forbes
Новая угроза для глобальной экономики
После финансового кризиса в США и долгового в еврозоне мир столкнулся с новой угрозой, которая заключается в росте политических рисков. Число правительственных кризисов и массовых протестов за последние три года оказалось на 54% больше, чем за предыдущие 10 лет, утверждается в исследовании Citigroup “Vox Populi Risk”. Политические факторы серьезно давят на мировую экономику, хотя инвесторов по-прежнему, в первую очередь, беспокоят риски в США, а не на развивающихся рынках.
Риски категории Vox Populi (глас народа – лат.) – явление не новое, отмечают авторы исследования. В 1960-х гг. в США были движения за гражданские права и протесты против войны во Вьетнаме, в 1968 году – студенческие волнения в Европе, в 1989 году – падение «Железного занавеса» и распад Советского Союза. Но эти события, как правило, имели последствия на национальном или региональном уровнях, в то время как в эпоху глобализации движения “Оккупируй Уолл-стрит” или “Арабская весна” влияют уже на ситуацию во всем мире.
Аналитики Citi делят риски Vox Populi на четыре категории: риски при проведении выборов, протесты в стиле “флэшмобовской демократии”, геополитические риски и референдумы (по вопросу независимости Каталонии, Шотландии, выходу Великобритании из ЕС). Сегодня отличительной особенностью протестных движений, не только на Западе, но и в развивающихся странах, является то, что их двигателем все чаще становится средний класс. Это показали события в России, Бразилии, Турции, Индии и ЮАР в 2012-2013 годах, считают в Citi. За последние три года среднегодовое число массовых уличных протестов и отставок правительств в развитых и основных развивающихся странах составило 21,7 по сравнению с 14,1 в период 2000-2010гг. Чаще всего люди выражают недовольство неэффективностью политических институтов и коррупцией в рядах правящей элиты.
Читать полностью: РБК
Экономические корни нарциссизма
Об эпидемии нарциссизма – самовлюбленности, тщеславия и склонности переоценивать свои достоинства – в один голос говорят психологи всего мира. Но дальше констатации того, что едва ли не каждое новое поколение любит себя сильнее, чем предыдущее, дело пока не идет. Причины называются самые разные, и сойтись на какой-то главной ученые так и не могут.
Свою любопытную версию представила психолог из Университета Эмори (США) Эмили Бьянчи. В журнале Psychological Science она опубликовала результаты исследований, которые показывают, что нарциссизм может быть тесно связан с экономическим развитием общества. Для первого исследования психолог отобрала 1572 добровольца из числа родившихся в период между 1947 и 1994 годами. Все они ответили на подробную анкету из 40 вопросов, цель которой состояла в том, чтобы определить уровень нарциссизма. Полученные результаты Эмили Бьянчи сопоставила с данными по уровню безработицы и экономического развития в периоды, когда респонденты начинали свою трудовую деятельность (в возрасте 18–25 лет).
Результат оказался очень занятным. Люди, начинавшие работать в экономически неблагоприятные периоды, продемонстрировали сравнительно низкий уровень нарциссизма. Те же, кто выходил на рынок труда в годы процветания, были намного более высокого мнения о своей уникальности, собственных талантах – и о том, какого вознаграждения заслуживает их работа. Ту же закономерность подтвердило и второе, намного более масштабное исследование Бьянчи, в котором приняли участие уже более 30 тысяч американцев.
Эмили Бьянчи предполагает, что молодые люди, начинавшие работать в периоды экономического кризиса, неизбежно сталкивались с серьезными трудностями. Они либо вообще не могли найти работу, либо их труд оплачивался ниже по сравнению с более опытными работниками старшего возраста. Все это неизбежно влияло на уровень самооценки и ожиданий, формируя меньшую склонность к нарциссизму в дальнейшем. Интересно, что ключевым оказался именно возраст 18–25 лет. Никакие другие периоды жизни участников исследований не дали корреляций между уровнем нарциссизма и состоянием экономики.
В дополнение к своим исследованиям Бьянчи проанализировала еще и уровень бонусов, которые выплачивали себе руководители крупнейших американских компаний. (Она использовала информацию о 2000 ведущих публичных компаний, которую можно найти в открытом доступе.) Прямая зависимость обнаружилась и здесь. Боссы, чьи 18–25 лет пришлись на периоды расцвета экономики, вознаграждали себя намного щедрее, чем те, кому в том же возрасте приходилось бороться с экономическими трудностями.
Источник: psychologies
Современная экономика зависит от нескольких десятков редких металлов
Более полувека назад глобальная экономика зависела примерно от десятка различных материалов. Наиболее важные вещи делались из дерева, глины, железа, меди, золота, серебра и нескольких разновидностей пластика. Сегодня всё изменилось. Появились технологические новинки, производство которых невозможно без использования десятков различных металлов и сплавов. Обычный компьютерный чип представляет собой сочетание около 60 элементов (среди которых, например, европий и диспозий), необходимых для оптимизации его работы.
Насколько современное общество зависит от этих редких материалов? Для того чтобы выяснить это Национальная академия наук США провела анализ 62 материалов, широко используемых в современной индустрии на предмет возможной замены для них. Специалисты выяснили, что, по меньшей мере, для десяти материалов адекватных заменителей либо не существует, либо они недоступны, а «идеальных» замен не нашлось ни для одного из 62 материалов. То есть недостаток любого из этих материалов может привести к большим проблемам для той или иной отрасли промышленности.
Совершенно незаменимые элементы это марганец, магний, иттрий, родий, рений, таллий, лантан, европий, диспрозий, тулий и иттербий. Кроме того, ни одна страна не обладает достаточными запасами ископаемых, в которых она нуждается — платина в основном, имеет российское и южноафриканское происхождение, медь добывают в Чили и США, стронций — в Китае и Испании и тд. В настоящий момент самой богатой «редкими металлами» страной является Китай.
Таким образом, современные технологии зависят от ресурсов, добываемых на каждом континенте. А значит ни одна страна, производящая высокотехнологичную продукцию, не может ощущать себя самодостаточной в этом отношении.
Читать полностью: mixednews
Источник: Washingtonpost
Солидарная ответственность перед будущим
КОБЯКОВ АНДРЕЙ БОРИСОВИЧ – российский экономист, публицист и общественный деятель. Доцент МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат экономических наук. Председатель правления «Института динамического консерватизма».
“Если человек поймет высшее в себе, он способен сделать свободный выбор в пользу этого высшего и добровольно ограничить свой уровень эгоизма.”
– Какова самая эффективная экономическая модель на Ваш взгляд?
Когда мы вынимаем из контекста общечеловеческий аспект и оставляем только то, что написано в учебниках по экономике, мы получаем бизнес без морали, предпринимательство без нравственности. Можно зарабатывать на пороке – наркотиках, проституции, страсти к игре. Какое общество в результате будет, наверное, никаких сомнений быть не может. То есть если мы вынимаем из контекста моральные, нравственные основы и всю цельность человека, включая весь его внутренний мир душевный и духовный, – мы обязательно придем к катастрофе.
Рынок не настолько совершенен, как его описывают в учебниках. Если мы представляем, что всем миром управляет только жажда наживы и прибыли, мы резко примитивизируем жизнь, отрезаем все важные человеческие измерения. Тогда чем мы лучше роботов?
– В мире глобальный кризис. Как быть экономике в условиях мирового кризиса? И какие перспективы у бизнеса?
Человечеству необходимо пересмотреть всю парадигму социально-экономического развития. Последние 20 лет весь мир свихнулся на схеме, когда деньги просто делают деньги. Это период надувания огромных финансовых пузырей.
Это желание приобрести благосостояние, не затратив для этого достаточных усилий. Это в принципе несправедливое обогащение и, в каком-то смысле, это глобальное казино, рулеточная экономика. Если вы выигрываете, значит, кто-то проигрывает. Это не вознаграждение за созидание и упорный труд; здесь властвуют инстинкты рвачества или просто слепой случай. Это та модель, к которой мы пришли в середине 2000-х годов, поэтому этот кризис был неизбежен. Потому что на всех уровнях, на которые мы не посмотрим, мы увидим нравственную порчу.
Кризис в Америке начался с того, что ипотеку начали предоставлять безработным, инвалидам, людям без кредитной истории, которые априори эту ипотеку выплатить не могли. Заранее объясняя получателю алгоритм действий при невыплате (заклад, перезаклад, схемы перекредитования и пр.), что никто в убытке не останется. Но кредитного брокера, который буквально навязывал этот кредит, понуждало к этому руководство банка, которое хотело нажиться на ипотечном буме. А делали они так потому, что Федеральная резервная система и ипотечные агентства в избытке снабжали банки дешевыми кредитными ресурсами – практически деньги печатались без ограничений. В этой цепочке все морально больные и безответственные люди, от клиента до Федеральной резервной системы, которая накачивала экономику бесплатными кредитами. Поэтому все рухнуло, как любая финансовая пирамида.
Мы видим с вами скандал на скандале, где фигурируют банки самого высокого топового уровня, штрафные санкции на сотни миллионов и даже миллиарды долларов. За последние годы вскрылось огромное количество приписок, мошенничества, манипуляций и другой информации, которая доказывает, что эти люди были абсолютно циничны.
-Может, люди, имеющие деньги и не хотели новой экономики?
Те люди, которые находятся в центре событий, имеющие деньги и власть, и формируют правила игры. Обыватели всегда проигрывают, притом, что изначально понимают, во что ввязываются. Банку выгодно втягивать как можно больше людей в любую авантюру – он-то в любом случае выиграет. Естественно, эти люди не заинтересованы в изменении правил игры.
– То есть, новой экономики нет? Они не понимают, что нужно уже выходить из этих правил или они не видят выхода?
Мы же видим, как изменилось отношение общества ко всем этим структурам. Потому что пока все хорошо – прибыль ими приватизируется, а как только плохо – убытки социализируются, и налогоплательщики начинают спасать их на свои деньги. А если в какой-то момент времени не спасут? Поэтому здравый смысл есть у целого ряда игроков, которые понимают, что дальше так нельзя. Хотя если есть возможность взять деньги сейчас, то очень трудно себя убедить поменять правила игры и отказаться от денег ради общего блага и устойчивости экономики.
– Должен ли бизнес быть этичным и социально ответственным и почему не работает мотивация метода кнута и пряника? Вообще, существует ли какая-либо эффективная методика и в чем она заключается?
Уповать на эту социальную ответственность особо не приходится. Сейчас модно стало выдавать за социальную ответственность экологичность бизнеса, но это однозначный пиар – давайте переходить на генномодифицированную сою, потому что мы спасем каких-нибудь диких животных. Все это чистое ханжество. Скрывают свои дополнительные прибыли за разглагольствованием о некоей экологичности.
Я считаю, что если чем-то уравновешивать современную модель, то в ней надо восстановить нормальный баланс между конкурентными отношениями и отношениями солидарными. Надо вспомнить, что солидарные отношения – это такой же позитивный и такой же конструктивный механизм развития, как и конкуренции.
Естественно, если мы полностью уничтожим конкуренцию, то мы получим застой. Но если мы полностью разрушаем солидарные отношения, эта конкуренция становится саморазрущающей. Потому что в ней подменяются понятия: вместо достижения – культ успеха любой ценой. Мы становимся жертвами фатума, мы теряем сострадание в обществе, мы, наконец, не вознаграждаем за настоящие заслуги перед обществом. Это абсолютно беспринципная модель, которая разлагает общество. Она не может ни к чему привести, кроме как к самоуничтожению общества, как такового.
– На что опереться и каким путём идти России?
Мы имеем очень разорванное общество. Надо задаться вопросом: для кого мы хотим построить эту социально-экономическую систему? Мы наплевали на основную массу населения и делаем ставку на «креативный класс», который неблагодарный и стремится первым делом отсюда убежать в Европу, для него не существует понятия патриотизма. Это ложная ставка. Такую позицию мы можем взять за основу? Нет. Тогда нужно послушать основное население. Пока мы не услышим глубинные массы, чего они хотят, мы не повернём в сторону органичного развития, соответствующего культурному и цивилизационному коду. Это сложная управленческая задача. Надо решать её как задачу комплексную.
Некоторые возможности все-таки появились. Мы писали Русскую доктрину как вне и надпартийный продукт. Но не запрещали ни одной партии брать ее на вооружение. И были там политические силы, которые называли Русскую доктрину своей программой.
Сейчас есть шанс на активизацию общественных сил, которая должна быть в разных направлениях – как по линии политических партий, в том числе новых, так и по линии общественных организаций. Должны появляться, возможно, какие-то клубные структуры и т.д. Таким образом, мы имеем больше шансов пробудить и задействовать энергию масс, чем, если просто напишем еще одну какую-то такую книжку, которая сразу всем покажется путеводной звездой. Не думаю, что одной такой книжки будет достаточно. Либо это должен быть какой-то чрезвычайно гениальный труд, но по заказу такой написать очень сложно. Он должен быть внутренне освещенным каким-то таким светом, чтобы вдруг до всех дошло, что называется. Но в это очень трудно поверить.
– Но почему? Собрались же на Московском экономическом форуме, сели, проговорили?
Мне пришлось много поездить за последние годы и по стране, и за рубежом побывать, в том числе в государствах постсоветского пространства, например, на Украине. Поразительно, что ты приезжаешь отнюдь не в столицу, а в какие-то областные центры, а иногда даже и в более мелкие города – и везде находишь резонанс. Представления о правильной жизни, о правильном направлении движения и понимание того, что идем не туда, оно существует, оно растворено в народном сознании. Нельзя людей вести в искусственное, придуманное будущее, которое для них не естественно. Нужно опираться на лучшее, что в человеке есть.
– Природные свойства.
Ну конечно. А природные свойства у нас, извините, двойственные. Человек – это единственное живое существо на Земле, которое обладает свободой воли и таким уровнем рефлексии. Понимаете? Это значит, что мы – существо не только плотское, мы одновременно обязательно существо социальное и духовное. Эти сущности в нас переплетены. У нас есть понятия совести, чести, долга. Это не придуманные понятия, они же были воспроизведены человеческой жизнью, деятельностью этого общества.
– А эгоизм?
Он, к сожалению, остается. Потому что мы продолжаем оставаться плотскими натурами. Эта двойственность человеческого существования давно стоит в центре всех: и философских, и теософских, и социологических, и каких угодно рассуждений. Это, наверное, не устранимо до конца. Поэтому давайте тоже будем реалистами.
Другое дело, что для того и дается свобода воли: если человек поймет высшее в себе, он способен сделать свободный выбор в пользу этого высшего и добровольно ограничить свой уровень эгоизма. А что-то должно ему задавать само общество в виде правил поведения, писанных и неписанных.
– Как вы относитесь к лозунгу “от каждого – по способностям, каждому – по потребностям”?
Опять же, как понимать потребности? При всем материализме Маркса и его учения, все же говорилось, что самой главной ценностью будет являться, в конечном счете, свободное время, которое человек сможет использовать для своего личностного и культурного роста. С другой стороны, в социальной реальности, когда человеку дают свободное время, он начинает им распоряжаться отнюдь не со столь высокими целями и намерениями.
– Но можно же его направить, можно же ему задать этот уровень, даже определить.
Не просто можно – нужно. Потому что человек не рождается сразу со всем комплексом культурного наследия. Мы для этого и воспитываем ребенка, учим его что хорошо, а что плохо. И не надо думать, что в этом случае человеческое воспитание заканчивается формальным совершеннолетием. Вообще говоря, воспитывает нас среда, жизнь постоянно. К сожалению, иногда твои высокие принципы начинают противоречить способности выживать в этом обществе.
И поэтому как раз цель настоящей элиты общества – осознавать эти вещи, пытаться не создавать в нем такого большого количества соблазнов, с одной стороны; с другой стороны, решать эти сложные проблемы, чтобы давать возможность человеку развиваться к лучшему, а не к худшему. Тогда мы действительно получаем гармоничное общество. Но это сложный механизм. То есть думать, что это все может решить за нас государство, а мы сами должны быть таким покорным стадом, это тоже неверно. И поэтому, это многоуровневая система, в которой все взаимосвязано, все взаимопропитано. Потому что идет сложный энергетический обмен, информационный обмен и часто меняются полярности с плюса на минус, в зависимости от того, как построено все поле.
– Общество последнего поколения – это общество потребителей, как это ни прискорбно звучит. А возможно общество разумной экономики разумного потребления?
У нас используется в доктрине термин достаточности и т.д. Потому что должно быть самоограничение…
– Как определить эту “достаточность”?
До 20го века господствовало научное убеждение, что человек встраивается в систему экономических отношений, в том числе и в денежную, потому что он хочет удовлетворить какие-то свои потребности. Они растут, поэтому у какого-то там венецианского дожа уже появляется потребность иметь шедевры, картины на стенах, особенную мебель. Это рационалистический взгляд на социально-экономические механизмы, в целом свойственный эпохе прогрессизма.
Однако из виду упускался еще один момент, который имеет большую распространенность в обществе. И этот элемент в большей степени иррационален, хотя он тоже является частью реальных общественных механизмов и мотиваций. Увы, это опять одна из сторон человека, и не самая лучшая. Зависть. Желание не только иметь столько же, сколько у соседа, а еще и желание стать лучше соседа в потребительском смысле слова. Сосед завел Бэнтли, так мне обязательно тогда нужен Астон Мартин, я его должен переплюнуть. Вот о какой достаточности я говорю: только в том смысле, что нормальному человеку нужен нормально ездящий не ломающийся автомобиль.
– Воспитывая человека, привести его к этому разумному потреблению?
Мы с вами просто по-разному называем одну и ту же вещь. Разумное потребление – это то, что я называю достаточностью.
– Зависть есть, и от этого никуда не уйти. Как воспитать это поколение так, чтобы зависть была бы двигателем определенного прогресса?
Человеку, которому с раннего возраста были привиты высокие помыслы, меньше присущи эти вещи. Он живет в обществе и тоже чему-то завидует. Но у него компенсаторные механизмы лучше работают. Потому что он находит больше удовольствия в том, чтобы своими руками собрать что-то и в этом смысле выделиться по сравнению с соседом. А не просто купить более дорогое, а для этого еще где-то наворовать денег и т.д. Даже эта зависть начинает в этом контексте работать по-другому. Если у вас на первый план выходят какие-то другие значимые механизмы, вы начинаете меньше обращать внимание на те, даже если они у вас присутствуют.
Рецепт прост: начинайте жить по средствам и займитесь полезным трудом
АБРАМОВ АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ – профессор кафедры фондового рынка и рынка инвестиций НИУ ВШЭ.
“Образовательная система тем хороша, что она позволяет быстро переключиться, если правильно поставить задачу, с завтрашнего дня начать выпускать носителей новых знаний и идеологий. Это – ключевой рычаг, с помощью которого можно снизить нынешние негативные проявления мировой экономики и финансов.”
– Возможен ли бесконечный экономический рост? Целесообразно ли сегодня говорить о динамическом равновесии? Какими средствами этого достичь?
На эту тему много публикаций. Магический рецепт роста был прост: выпускаем много денег, и экономика начинает расти. Сочетание безответственно мягкой монетарной политики и фактора дешёвой рабочей силы, массово вовлеченной в производство товаров, привело к разрушению многих экономических закономерностей. К сожалению, бесплатных пряников не бывает. Это как с подвыпившим человеком. Сначала ему весело, а дальше наступает похмелье.
В экономике абсолютно тоже самое. Потоки дешевых денег, к сожалению, смели с пути домашние хозяйства, бизнес и целые государства. Люди перестали быть осторожными в личных финансах. Бизнес и деньги казались самым доступным ресурсом, который всегда можно занять, найти. Все начали наращивать долги. В такой эйфории всегда трудно остановиться. Но кризис был неизбежен, и он случился ровно тогда, когда текущих доходов бизнеса и домашних хозяйств оказалось недостаточно, чтобы обслуживать их долги.
Главная задача человечества на будущее, если оно правильно усвоило уроки кризиса, – поддерживать стабильные и умеренные темпы экономического роста. Не допускать волатильности в экономическом росте. Найдена ли сегодня точка равновесия? Я не уверен в этом.
Основная проблема легких денег сегодня – это разрушение механизмов целеполагания у предпринимателей и населения. Сегодня не понятно, какой проект выгоден, а какой нет. Как в долгосрочной перспективе строить свою инвестиционную политику? Какой должна быть экономическая отдача проектов?
Люди боятся начинать серьёзные проекты, потому что не знают, что будет с экономикой через некоторое время. Поэтому сейчас стараются ни деньги не брать в долг, ни собственные инвестиции не вкладывать. Сегодня небывало огромное количество денег находится на балансах крупных глобальных компаний. Раньше никогда не было, чтобы компании просто держали «кэш», боясь её инвестировать.
Политика дешёвых денег разрушает пенсионные системы из-за порождаемых ею низких ставок доходности. Во многих странах отказ от накопительной пенсионной системы (Аргентине, Венгрии, Польше, Казахстане и частично в России) вызван не только неэффективностью пенсионных институтов, государственного регулирования и надзора, но и низкой доходностью от вложений в инвестиционные активы. В ряде стран ситуация с фондированием пенсионных обязательств такова, что она может стать новым детонатором финансового кризиса, аналогичным необеспеченным ипотечным обязательствам в 2007г.
То есть сегодняшнее равновесие на финансовых рынках позволяет говорить, что мы избежали полного краха финансовой системы и, как следствие, риска голода и войн. Но в целом, «пьянство» на финансовом рынке продолжается. Впереди – похмелье и длительный курс реабилитации больного. Это начнется, когда деньги станут дорожать.
– Есть какой-то рецепт для выздоровления глобальной экономики?
Рецепт прост: начинайте жить по средствам и займитесь полезным трудом. Для многих стран это означает прохождение через болезненный этап сокращения бюджетного дефицита и реиндустриализации экономики. Возьмите американскую экономику: им придется что-то делать с бюджетом и создавать рабочие места для американцев не только в новой экономике, но и в традиционных отраслях – автомобильной, добывающей и т.п.
Необходимо проводить и реиндустриализацию экономики, и пытаться строить новую экономику. В этом вопросе очень многое зависит как раз не от денег, а от компетенций, от технологий, от умений, от доверия и вовлеченности в данный процесс среднего класса.
Денег можно наплодить сколько угодно, а вот компетенции, новые технологии, новые знания, образованных людей вы в машине не напечатаете. Поэтому предстоит пройти очень рискованный путь реабилитации, пусть и с большими ошибками, но мне кажется, это единственно возможный путь.
– Благодаря технологиям, активно развивается роботизация, т.е. роботы заменяют людей, и волна безработных растет. Аналитики говорят, что мы приближаемся к двум миллиардам безработных по всему миру. С другой стороны, некоторые экономисты считают, что для того, чтобы возродить экономику, нельзя экономить, сокращать рабочие места. Мы сокращаем производства, сокращаем все бюджеты, соответственно у нас сокращается уровень потребления, как следствие – всё имеет негативную тенденцию. И как можно найти выход в таком замкнутом цикле?
Вы говорите об очень разносторонних процессах, и я, собственно, не уверен, что кратко всё можно объяснить. Первое: экономить или печатать деньги? Сегодня мы наблюдаем два разных подхода в Европе и США. В Европе Португалия, Испания, Греция, Франция пытаются экономить, урезать социальные блага. Идет очень болезненный процесс. И все им говорят: «Перестаньте это делать». Но они упорно это делают.
И мы видим более мягкую монетарную политику в США, где пока от проблемы экономии бюджета Обама старается держаться подальше. Но вряд ли убежит… К сожалению, для того, чтобы восстановить доверие на финансовом рынке, для того, чтобы банки могли кредитовать домашние хозяйства и бизнес, а бизнес и домашние хозяйства могли брать эти деньги у банков, нужно экономить, как это не парадоксально звучит.
Дальше: нужно ли строить рабочие места, использовать роботов и так далее? Знаете, каждой стране нужно учитывать, что мир и экономика стали глобальными, и на наши с вами рабочие места претендуют люди со всего мира. Что должна делать в этом случае экономика – это сложный выбор. Как мне кажется, большие надежды на экономику знаний не вполне оправданы. Достаточного количества рабочих мест новая экономика не создаст. Рабочие места создаются в среднем и малом бизнесе, в крупных корпорациях, которые занимаются банальными вещами: торговлей, логистикой, производством телефонов, производством сельскохозяйственных товаров, строительством дорог и так далее.
В такой глобальной конкуренции каждая страна должна у себя определиться с теми отраслями, где ее жители наиболее конкурентоспособны. Следом предполагается проведение всё-таки реиндустриализации. Понятно, наше правительство не очень любит это слово, и если посчитать все стратегии, так мы хотим сразу перейти в новую экономику. Мне кажется, это иллюзорные мечтания. Просто мы пытаемся убежать от реально насущных проблем. Но мы никуда от этого не уйдем. Нам надо создавать рабочие места, куда идут наши студенты, куда должны перейти люди, чтобы не быть бедными, где средний класс почувствует себя нужным в этой стране.
– Можно ли спрогнозировать, что участники рынка начнут действовать не из мотивов собственнических интересов, а из стремления к экономической стабильности всех участников? И не утопия ли это, если мы говорим о том, что новая модель экономики должна быть построена на разумном потреблении?
Я думаю, это самая проблемная точка. Всегда самое сложное – поменять мотивацию. Можно родить прекрасные идеи, написать отличные стратегии и иметь много денег для их реализации, но ничего не получится, потому что людей трудно переделать. На мой взгляд, это сейчас одна из основных проблем, где пока не видны очевидные позитивные изменения.
Я в большей степени занимаюсь финансами и вижу, что, в сравнении с докризисным периодом, никаких изменений мотивации у регуляторов и участников рынка не произошло. Девяносто процентов людей сидят и ждут, когда мы вернёмся в 2007 год, когда музыка опять заиграет и вновь все побегут вокруг музыкального стула. На это рассчитаны многие стратегии и помыслы. Крупнейшие банки по-прежнему остаются «черными ящиками», с точки зрения прозрачности бизнеса, продолжают концентрировать в себе разнообразные риски, сочетают привлечение депозитов от населения с рискованными инвестициями, на льготных условиях продолжают получать огромные ресурсы от монетарных властей. Единственно, чем ситуация отличается от той, что была до кризиса, нас громче стали убеждать, что вот теперь-то они на самом деле строго контролируют и управляют своими рисками. Достаточно ли этого для того, чтобы заработала новая модель экономического роста? Думаю, вряд ли.
В России ситуация с финансовыми организациями еще сложнее. У нас кризис привел к усилению вмешательства в бизнес, замене «незримой руки рынка» механизмами государственного капитализма. В финансовом секторе уменьшается роль независимого частного сектора, в регулировании и правоприменении приоритет получили государственные структуры – Банк России, Сбербанк, ВТБ, государственные институты развития. В обществе сильна иллюзия, что так государство лучше справится с «провалами рынка». Но при этом забывается, что усиление роли государства в экономической политике обычно ведет к «провалам государства».
В России усилился «патернализм», многие стали думать, что государство у нас разрешит все проблемы, а мы, как частные лица, частный бизнес, сделать ничего не сможем. На самом деле, это тоже путь в пропасть, путь, отрицающий конкуренцию и разрушающий эффективность.
– Мы пришли к тому, что проблема в ментальности людей, которую очень трудно изменить, трудно мотивировать людей. Может ли такой всеобъемлющий впрыск в общество, изменение на уровне образования и воспитательной системы, как-то повлиять на ориентиры?
Я думаю, что образование – это та сфера, с которой должны начаться ментальные изменения, приход новых людей с новой идеологией на финансовый рынок. Образовательная система тем хороша, что она позволяет быстро переключиться, если правильно поставить задачу, с завтрашнего дня начать выпускать носителей новых знаний и идеологий. Это – ключевой рычаг, с помощью которого можно снизить нынешние негативные проявления мировой экономики и финансов.
– Нужно время, чтобы воспитать новое поколение экономистов, нужны преподаватели, которые им будут преподавать. Но при этом мы встречаемся с конфликтом поколений на финансовом рынке. Приходит новое поколение с новым мышлением, с инновациями, встречается со старыми «львами», и происходит конфликт интересов. Можно ли создать такие финансовые инструменты, которые бы стимулировали добропорядочные, справедливые отношения?
– Вы слишком многого ожидаете от финансовых инструментов – таких вещей они делать потенциально не могут. Финансовые инструменты обычно обращаются к самым теневым сторонам человеческой натуры (в этом их призвание): власти, жадности, желанию заработать, желанию стать лучше других. Чего угодно можно ждать от финансовых инструментов, но не добродетели.
Более верно говорить о том, что финансовые инструменты должны служить решению серьезных экономических и социальных проблем – преодолению диспропорций в имущественном неравенстве, поддержанию экономического роста и благосостояния, развитию новой экономики.
– Всегда есть две стороны одной медали.
Я бы хотел, чтобы мир вернулся к добропорядочному использованию традиционных финансовых инструментов. То есть, чтобы люди могли сберегать на пенсию – это самое светлое и правильное направление деятельности людей: им нужно дать хорошие стабильные пенсионные фонды. Люди должны часть своих активов держать в инвестиционных фондах, таких простых и традиционных.
Люди должны понять, что финансовый рынок – это не казино. Для основной массы людей – надо возвращаться к таким ценностям, как коллективные инвестиции, пенсионные фонды, банковские депозиты. Фондовый рынок позволяет всем зарабатывать на долгосрочном экономическом росте, на повышении эффективности деятельности эмитентов. Спекуляции, то есть игры, направленные на то, чтобы с помощью разных уловок отбирать прибыль у других участников рынка, должны стать уделом узкой группы лиц, поставленных под жесткие регулятивные и надзорные рамки.
– Мы находимся в Высшей школе экономики, скажите, пожалуйста, могли бы Вы сесть со своими коллегами и партнерами и обсудить вот эти перспективы. Как вы думаете, могли бы вы прийти к единому мнению, конструктивному решению данной проблемы?
На самом деле это сделано год назад. В России была написана Стратегия-2020. Примерно тысяча совершенно разных ученых сели за общую парту, и им удалось написать то, о чем вы говорите. И мне доставляло огромное удовольствие, когда к консенсусу, к одной точке зрения, приходили люди, принадлежащие к совершенно разным группам и взглядам. Как мне кажется, это дает ощущение, что если все мы очень постараемся, то поймем друг друга. Другое дело, что Стратегия-2020 в итоге легла под сукно, хотя ряд ее идей были воплощен на практике.
– Хорошо, позитив этой ситуации – совершенно разные ученые сели и в чем-то нашли общий язык. Это уже первый шаг…
Нашли общий язык, предложили непростые изменения, это нормально. В Стратегии-2020 было сказано: «Мы должны пойти на болезненные структурные изменения. У нас есть средний класс, который может это пронести. Он – наш Данко, так сказать. Если он поверит, он пойдет на ограничения, в том числе и финансовые. При этом он станет мотором новых изменений».
Заметки об экономике современного общества
ГРИНБЕРГ РУСЛАН СЕМЕНОВИЧ – российский экономист, д.э.н., член-корреспондент РАН, академик Международной академии менеджмента, директор Института экономики РАН (с 2005), главный редактор журнала «Мир перемен». Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2007 года “за выдающийся вклад в развитие общественных наук” .
“Я верю в критическую массу людей, которая думает о дальних, а не только о себе и своей семье, и создает системы и доктрины, к которым тянутся другие люди.”
Культура безответственности
Если плоды экономического роста достаются богатым, то, как писал Маркс, «производство работает, а богатых мало всегда». А кто будет покупать, если средний класс становится всё беднее и беднее? Падение покупательной способности и энергичное искусственное поддержание спроса методами раскручивания фактического капитала привело к тому, что целые народы, включая и российское население, низвергнуты в кредитную яму.
Вы, наверное, помните примеры такого агрессивного маркетинга, проводимого, например, сетью магазинов «Техносила», когда сотрудники буквально выходили на улицы и чуть ли не умоляли потенциальных покупателей зайти и купить стиральные машины, телевизоры, компьютеры не только без поручительств, но даже без документов. Потому что их заработок напрямую зависел от уровня продаж: чем больше продашь, тем больше получишь. Проблема в том, что люди, приобретающие вещи в кредит, совершенно не задумываются о том, как же они будут его возвращать: «А отдавать как? – А как получится».
Барак Обама очень точно назвал этот процесс «распространением культуры безответственности». Люди покупали всё время: поносил – выбросил, купил снова. Было очевидно, что этот мыльный пузырь должен лопнуть, потому что люди покупали, не имея гарантий, что они могут вернуть долги.
А когда всё лопнуло, пришла другая напасть – теперь все думают о конце света. И вроде бы уже надо рубашечку поменять, а боязно: работы не будет, денег не будет – повременим. Но снижение спроса ведет к падению производства и, как следствие, грозит необходимостью закрытия предприятий.
В настоящее время Барак Обама и новый французский президент социалистического толка Олланд работают над тем, чтобы взбодрить экономику. Но если нет частного спроса, то его можно заменить только государственным – и, значит, на самом деле они просто раздают сейчас деньги – печатают их. Некоторые смотрят на это с ужасом, а я смотрю спокойно, потому что нет другого выхода. Когда у вас случается пожар – вам надо его тушить. Вы заливаете огонь водой и не думаете о том, что может произойти наводнение, если всё время лить, и лить, и лить. Если рассматривать экономическую ситуацию, то пока наводнения, то есть резкого роста инфляции, нет – куда-то всё просачивается. Но когда наводнение начнётся, то это уже будет колоссальная гиперинфляция.
И все спрашивают: «Вы хотите, чтобы была инфляция?». – Нет, мы не хотим инфляции, но сейчас надо пожар тушить: надо заставить людей ходить по магазинам и покупать товары. А для этого люди должны иметь уверенность в завтрашнем дне, хотя сейчас они не имеют этой уверенности.
Но это не только экономический, но и моральный кризис, потому что призыв к богатству делает человека примитивным. Не случайно сейчас телевидение, радио, даже Би-Би-Си (моя любимая радиостанция) резко сократили научные и политические передачи в сторону развлечений, сенсаций, смерти, секса, скандалов – четырёх С.
Либерализм – право на достоинство
Либерализм предлагает равенство шансов в принципе, но он против уравнивания доходов. На самом деле, здоровое общество устроено таким образом, что если человек удачлив и сосуществует в социуме с другими людьми, которые менее удачливы, то они тоже должны иметь право на достоинство. Они добились меньшего успеха, но должны иметь достойную жизнь. Это значит, что они должны учиться, должны быть сытыми, иметь детей, обеспечивать их, прививать им определенные навыки и иметь возможность дать образование. Именно поэтому капитализм достиг определенной социальной стадии, введя разумную политику налогообложения, которая касается, прежде всего, самых удачливых. Мы говорим, естественно, о легальных доходах.
И неслучайно сегодня половину налогов в тех странах, которые считаются цивилизованными, платят богатые люди. Например, западные футболисты, приезжая к нам очень счастливы: говорят, что здесь очень хорошо – они платят 13% с миллиона, а в других странах надо 50% заплатить. В этом смысле здесь им хорошо – можно подзаработать. Так же как мигрантам из бывших стран СНГ приезжающим сюда зарабатывать. Богачи в Россию приезжают зарабатывать, прежде всего, на разнице налогов.
В мире до определенного момента не будет общества солидарности. Не может быть солидарности между супербогатыми и массой бедных. Солидарность может быть только среди людей, у которых есть достаток. И если вы едете на Мерседесе, а я еду на Фольксвагене, то вы мне не нравитесь, потому что я бы хотел Мерседес, но у меня денег на него нет. А если вы едете на Мерседесе и вокруг стоят голодные люди, то вы далеко не уедете. Страна у нас большая – «дитя не плачет – мать не разумеет»: поддержали в кризис банки, поиграли ценами на нефть и т.д. Но это другая тема.
Социальная составляющая очень важна. Сейчас мы имеем анархо-феодальный капитализм. Что я имею в виду? Анархо – это 90% людей, живущих по принципу «спасайся кто может», а 10% – это финансовые потоки, которые распределяются феодальным образом.
Чувство меры
Всё дело в мере. Ещё Аристотель говорил: «В мере дело». Например, мы хотим рыночную экономику. А мы её не можем не хотеть, потому что мы знаем 70 лет нерыночной, и это – стопроцентная катастрофа. Примеров этому предостаточно. И великий прусский народ в ГДР, созданной специально для плановой экономики, Корея, ну и все другие. Короче говоря, рыночная экономика и нормальная экономика – это синонимы. С другой стороны, если вы не регулируете рыночную экономику, если у вас один лишь призыв «обогащайтесь!» и всё, то это ведёт к одичанию человека, к упрощению, что сейчас и происходит. Я не верю, что люди с каждым поколением должны становиться лучше, я думаю, это ерунда. Но я верю в критическую массу людей, которая думает о дальних, а не только о себе и своей семье, и создает системы и доктрины, к которым тянутся другие люди. Хотя сейчас с этим большая проблема.
Культура диалога
Я спросил Гжегожа Колодко: «Почему у вас идут реформы более-менее нормально, а у нас нет?», – а он говорит: «Очень всё просто. Первая причина объективная – мы все поляки, у нас нет десяти часовых поясов, и это резко меняет дело – есть возможность договориться».
У нас же – уже выпустили указ, а где-то спят ещё или, наоборот, уже засыпают. А раньше, когда передвигались на лошадях, процедура управления вообще была немыслима.
Вторая причина в том, что у нас нет культуры диалога и культуры компромисса. Мы в России под компромиссом понимаем временное отступление, как результат нашей слабости: вот мы подрались, силы примерно равны, мы друг другу наподдавали, вы ещё больше избили меня, чем я вас. Но мы садимся подписывать документ, и мы подписываем, расходимся мирно, но я всё-таки чувствую себя униженным, и я, подписывая документ, уже начинаю копить силы и думать: «Вот я тебе покажу» – и это самое ужасное. В Европе сейчас новая культура компромисса – когда ты отдаёшь что-то, а взамен получаешь что-то и навсегда должен с этим смириться.
Я ещё раз возвращаюсь к минимальному набору этических ценностей для глобального мира. Раньше, когда мы все были разобщены, это не имело значения. А в глобальном мире нам надо выработать минимально необходимый набор вещей, которые можно делать и которые нельзя делать.
Вот, например, у поляков: либералы, фашисты, коммунисты, националисты, патриоты, вегетарианцы, геи – все согласны, что дважды два четыре. А у нас, как утверждает Гжегож, «результат – сколько будет дважды два – зависит от того, кто и как участвует в процессе».
Установка на эгоизм
Полюбить дальнего, как ближнего – это же несбыточная цель для большинства людей. Понятно, что мы больше заботимся о себе и своих ближних. Но почему бы не заботиться и о дальних, если тебе хорошо? А для этого людям нужны примеры. Я не люблю быть моралистом и дело не в обучении но, наверное, дух времени должен быть другим. Установка на эгоизм вымывает остатки такого сегмента человечества, который думает о будущем, думает о морали, о нравственности.
Золотая середина между “Я” и “МЫ”
АГЕЕВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ – доктор экономических наук, профессор, Генеральный директор и основатель Института экономических стратегий, президент Международной академии исследований будущего.
“- Сейчас мы оказались перед совершенно простым, понятным кризисом, ставящим перед нами следующие вопросы: человек – это потребляющее животное или это творческая субстанция?”
Вопрос: Мы наблюдаем во всём мире промышленное перепроизводство, гонку вооружений, металлургический кризис – очень много всяких проблем, которые ведут человечество к мировой катастрофе (существует такое мнение учёных). И уникальность современной ситуации состоит в том, что перед каждым и всеми встаёт вопрос о выживании. По Вашему мнению, мы подходим к черте, которая называется “мировая катастрофа”? Если вся проблема в вопросах выживания в глобальном масштабе, то какой сценарий можно предложить для выхода из этой кризисной ситуации?
К этим проблемам можно относиться двояко, как минимум. Один достаточно распространённый способ — впадать в ужас, прострацию и нагнетать панику. И другой способ – достойно реагировать на любые подобные угрозы. Первое отношение к ситуациям – проблематизация – нагромождение проблем, «закошмаривание»; второе отношение к ситуациям – восприятие их как возможностей. В этом смысле важно понимать, что сегодня действительно много нового в жизни человечества и, соответственно, в жизни каждого из нас, в жизни страны, в жизни наших близких, семей, сообществ.
Первый блок сюжетов связан с тем, что нас стало слишком много. С середины 20-го века каждое десятилетие население планеты возрастало на 50 – 90 миллионов человек, то есть появлялось по два государства, равных Италии или Германии. Это очень заметные величины. Одно дело, когда население Земли составляет миллиард человек, и совсем другое – семь миллиардов.
Увеличение численности населения Земли имеет различные последствия, одно из которых – изменение возрастной структуры общества: в некоторых странах (особенно развитых) население стареет. Это повышает нагрузку на работающую часть общества и изменяет требования к социальным институтам, регулирующим занятость, пенсионное обеспечение, здравоохранение, образование и т.д. В странах “третьего мира”, напротив, растет доля молодежи. Такой сдвиг, в частности, стоит за “арабской весной”.
Другое важное следствие — миграция, когда десятки, сотни миллионов человек каждый год куда-то переезжают, неся с собой не только демографические, но и культурные перемены: новые принципы организации жизни, быта, питания, времяпровождения, отношения к другим сообществам и так далее. То есть миграционная инкрустация – это серьёзнейший результат большого демографического взрыва последнего полувека.
Следующее важнейшее следствие — нагрузка на ресурсы планеты. Если производительность труда растёт меньше, чем потребление основных ресурсов, то понятно, что мы обнаруживаем в развитых регионах (Япония, Европа или Соединённые Штаты) очень малое количество неизменных естественных балансов. В Европе это несколько процентов, всего-навсего. В России, кстати говоря, больше половины неискаженных естественных процессов, несмотря на все наши экологические проблемы.
Второй ключевой блок, конечно же, климатический. Вмешательство человека в естественные природные процессы достигло такой степени, когда оно приводит к глобальным последствиям. Авария British Petrolleum, например, влияет на Гольфстрим, Гольфстрим, соответственно – на климат в Европе и во всём мире. А технологические возможности таковы, что сегодня можно влиять на распределение погод, например. То, что раньше казалось фантастикой, сейчас уже стало реальностью. Я не говорю сейчас о каких-то злых умыслах – я говорю о такой возможности. В любом случае, мы видим резко возросшую турбулентность климатических и погодных условий, хотя надо помнить, что в разные времена бывали и засухи, и ураганы, и торнадо, и т.д. Но особенность нашего времени в том, что всё это стало проявляться чаще и иногда, по масштабам, чудовищно. Добавим сюда астероидную угрозу: каждое столетие по четыре астероида класса Тунгусского метеорита падают на Землю или пролетают слишком близко. Это всё тоже сегодня есть, и в 21-м веке это всё ожидаемо. В общем и целом, мы видим нарастание всей палитры угроз по интенсивности и по масштабам.
Третий ключевой блок, отличающий настоящую эпоху от всех предшествующих – совершенно иная информационно-технологическая платформа нашей жизни. Мы быстро привыкли к мобильным телефонам, компьютерам, а это ведь изобретения недавних десятилетий, всего-навсего. И хотя можно думать, что на гусиное перо и чернила — это неплохие средства фиксации мыслей, давшие немало гениальных произведений, но так или иначе мы понимаем, что информационный поток, обмен идеями нарастает, и даже на бытовом уровне видно, как изменяется способ общения людей.
Раньше писали письма – теперь пишут огромное количество иногда бессмысленных, ненужных посланий, но, тем не менее, это информационный оборот. И кому судить, что имеет смысл, а что не имеет? Это тоже совершенно новое явление.
Четвёртый блок — вплотную подошедшая к процессам генетических трансформаций наука и медицина. Сейчас возможность генетической диагностики, операции с генами уже являются революцией на фоне всей истории науки, всей истории медицины.
Мы в самое ближайшее время фактически увидим управление и манипулирование генетическими кодами, генетическим потенциалом человека и вмешательство в него. Это вмешательство будет и технологическим, и информационным, и фармацевтическим, но особенность в том, что это будет революция, сравнимая с открытием и использованием ядерной энергии, с полётами в космос, изобретением книгопечатания и т.п.
Это пока мало ощутимо. Но появление человекоподобных роботов на базе информационных технологий, новых материалов, открытых алгоритмов как квазичеловеческого института – это всё тоже произойдёт достаточно быстро.
И пятая существенная тема — изменившееся состояние структур управления. Мир стал сложен. Он и не был прост, но сегодняшняя сложность заключается в том, что возросла взаимозависимость стран в рамках комплексных технологических и технических систем: энергетика, информационные системы, транспортная структура, металлургическая и нефтегазовая промышленность с ее бесконечными трубопроводами, протянувшимися из одной страны в другую, различные промышленные и военные союзы, система космических группировок, телекоммуникации – это огромное количество сложных систем, в которых роль отдельной личности снижается и, одновременно, возрастает риск ущербов неадекватного или преступного поведения.
Перечисленных выше ключевых факторов современности достаточно, чтобы осознать всю сложность текущей ситуации. На фоне этих глобальных проблем я бы отнес общий финансовый кризис к следствиям слабости систем управления, которые позволяют отдельным игрокам действовать не солидарно, а эгоистически.
Поэтому когда лидеры “восьмёрки” или “двадцатки” говорят об эгоизме и алчности, или когда об этом говорит Голливуд, например, то, с точки зрения систем управления, это означает сбой этих самых систем управления. Значит, человечество в основу своего поведения, мотивации, кладёт принципы, явно не ведущие к росту гармоничности жизни.
Вопрос: Вы упомянули, что система, с одной стороны – сложная, с другой – взаимосвязанная. И привели яркий пример того, что если в одном месте пролилась нефть, то это повлияло, в итоге, на изменение климата. В то же время, мы наблюдаем, что при всей взаимосвязанности и взаимозависимости в Природе, человек как ее субъект действует не солидарно, т.е. эгоистически. Каким образом можно выстроить связь так, чтобы общая система управления, как в рамках цивилизации, так и в рамках человеческого сообщества, начала функционировать гармонично, на благо всего сообщества, а не только на благо тех единиц, которые сидят наверху?
Вы касаетесь фундаментальных вопросов человеческой жизни: как соотносится Я, как соотносятся МЫ, ОНИ, Я – Природа, иными словами, где вообще место своеобычности человека в этом мире? Ведь дикари, например, такого «я» особенного не имели. У них матрица сознания была абсолютно коллективная. И в этом коллективном сознании была еще природа, личность была слита с природой. Постепенная эволюция выделяла человека из этого мира. И дальше человек пошел по трем линиям уточнения своей роли в мире, смысла жизни.
На первом этапе осмысления человек стал себя воспринимать в отношениях с природой, как хозяин. Человек – хозяин, и вся природа – его мастерская (в русской литературе ярким примером такого мировосприятия можно считать Базарова, например).
В другом ракурсе человек стал рассматривать свои отношения с духовным: человек и религия, человек и Бог. Началось пресловутое освобождение от оков (помните, наверное, “религия – опиум для народа” и т.д.) и люди стали уходить из высших миров, из сфер познания и мироустройства, на которых тысячелетиями основывалась жизнь.
Постепенно, отходя от патриархальности бытия, урбанизируясь, люди стали всё более автономными. Здесь возник феномен одиночества, “богооставленности”.
Эти процессы эволюции человечества прогрессировали и особенно ярко проявились, пожалуй, в XX-м веке, что и привело к революциям: техническим, социальным, политическим. Всё это было связано, прежде всего, с тем, что количество людей, действующих на арене истории, резко возросло.
Решались эти проблемы в истории по-разному. Одним из способов был социалистический проект, который ставил задачи идеологической и геополитической экспансии, социальных перемен и создания новой личности.
Новую личность пытались воспитать и в фашистской Германии, и в Советском Союзе, и в Соединенных Штатах – все по-своему.
Фашистские и советские эксперименты известны больше, менее известно то, что в тех же Соединенных Штатах в 20-м году были волнения, которые гасили с помощью танков, артиллерии и самолетов. Были очень серьезные всплески социальных энергий. Решение было найдено с помощью доктрины “нормальсии” – фондовый рынок, машина и квартира (или дом) как мотиваторы для широких масс. Это была эйфоричная вещь, но ее хватило на десять лет. А из “Великой Депрессии” выход был найден ценой тотальной милитаризации.
В ходе дальнейшей эволюции мы пришли, в конце концов, к новому колоссальному кризису: с одной стороны, наблюдается несправедливое, неравномерное распределение всех возможных благ и доступ к производству благ и результатам производства этих благ, а с другой стороны – избыток потребления. В этом избытке потребления мы обнаруживаем огромное количество именно избыточного, демонстративного, бессмысленного, ненужного обществу потребления, но выгодного, при этом, вполне конкретным игрокам.
Кто-то от финансовой пирамиды страдает, когда она рухнула, а кто-то получает баснословные дивиденды, кто-то проигрывает и кончает банкротством, иногда платит жизнью, но при этом есть и другая сторона, которая, очевидно, выигрывает.
В ХХ веке была сделана ставка на создание общества потребления, где все будут более или менее богаты, обеспечены, и за счет этого исчезнет побудительная сила к социальным революциям. Это было и на Западе, и на Востоке, с известными нюансами. Главный из которых – гарантировать развитиеличности, техники, институтов. Если вспомнить нашу революцию, то «экспроприация экспроприаторов», “аннексия без всяких контрибуций” – важнейший аргумент. «Ликвидация сословных ограничений» – система координат, отражающая положение человека в системе потребления, в системе производства, в системе самоуправления и управляемости. Все эти вещи так волновали наших предков, что они совершили то, что совершили – обе революции 1917 года.
На самом деле, это была всемирная ситуация. Мы обычно увлекаемся своим семнадцатым годом, но в плюс-минус десятилетие, такие же процессы произошли и в Азии, и в Южной Америке. Не меньше волновалась и Европа, когда рухнули монархии и империи, существовавшие столетиями.
Сейчас мы оказались перед совершенно простым, понятным кризисом, ставящим перед нами следующие вопросы: человек – это потребляющее животное или это творческая субстанция, человек – это рабское существо? Не важно, что рабство может быть и явным, а может быть и хорошо законспирированным, до такой степени, что человек себя не ощущает рабом, находясь в эйфории и в иллюзиях свободы. Этого можно добиться различными методами, в том числе и на психологическом уровне с помощью СМИ, например.
Или, всё-таки, человек творец? Если он творец, то дальше возникает новый вопрос: а где у нас ограничения творчества? Во всех ли сферах деятельности можно творить? Вот здесь получается интересный вопрос постмодернизма, контр модернизма и т.д. Поэтому, если ставить вопрос ребром, что важней «я» или «мы», то парадокс в том, что нам, как раз, предстоит показать гармонию именно этих начал. Как только мы усилили «мы», мы получаем раба коллективизма. Как только мы усилили «я», мы получаем все ужасные стороны эгоизма. Более важна гармония, а гармония – это, всё-таки, три части, неравновесные, разного размера и масштабности.
– А что третье?
– А третье – это найти золотое сечение.
– Между «я» и «мы?
– Между «я» и «мы. Троичность формы.
– А основные принципы?
– А основные принципы – что важнее: духовное или материальное? Что важнее – будущее или настоящее? Что важнее – справедливость или закон?