ГРИНБЕРГ РУСЛАН СЕМЕНОВИЧ – российский экономист, д.э.н., член-корреспондент РАН, академик Международной академии менеджмента, директор Института экономики РАН (с 2005), главный редактор журнала «Мир перемен». Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2007 года “за выдающийся вклад в развитие общественных наук” .
“Я верю в критическую массу людей, которая думает о дальних, а не только о себе и своей семье, и создает системы и доктрины, к которым тянутся другие люди.”
Культура безответственности
Если плоды экономического роста достаются богатым, то, как писал Маркс, «производство работает, а богатых мало всегда». А кто будет покупать, если средний класс становится всё беднее и беднее? Падение покупательной способности и энергичное искусственное поддержание спроса методами раскручивания фактического капитала привело к тому, что целые народы, включая и российское население, низвергнуты в кредитную яму.
Вы, наверное, помните примеры такого агрессивного маркетинга, проводимого, например, сетью магазинов «Техносила», когда сотрудники буквально выходили на улицы и чуть ли не умоляли потенциальных покупателей зайти и купить стиральные машины, телевизоры, компьютеры не только без поручительств, но даже без документов. Потому что их заработок напрямую зависел от уровня продаж: чем больше продашь, тем больше получишь. Проблема в том, что люди, приобретающие вещи в кредит, совершенно не задумываются о том, как же они будут его возвращать: «А отдавать как? – А как получится».
Барак Обама очень точно назвал этот процесс «распространением культуры безответственности». Люди покупали всё время: поносил – выбросил, купил снова. Было очевидно, что этот мыльный пузырь должен лопнуть, потому что люди покупали, не имея гарантий, что они могут вернуть долги.
А когда всё лопнуло, пришла другая напасть – теперь все думают о конце света. И вроде бы уже надо рубашечку поменять, а боязно: работы не будет, денег не будет – повременим. Но снижение спроса ведет к падению производства и, как следствие, грозит необходимостью закрытия предприятий.
В настоящее время Барак Обама и новый французский президент социалистического толка Олланд работают над тем, чтобы взбодрить экономику. Но если нет частного спроса, то его можно заменить только государственным – и, значит, на самом деле они просто раздают сейчас деньги – печатают их. Некоторые смотрят на это с ужасом, а я смотрю спокойно, потому что нет другого выхода. Когда у вас случается пожар – вам надо его тушить. Вы заливаете огонь водой и не думаете о том, что может произойти наводнение, если всё время лить, и лить, и лить. Если рассматривать экономическую ситуацию, то пока наводнения, то есть резкого роста инфляции, нет – куда-то всё просачивается. Но когда наводнение начнётся, то это уже будет колоссальная гиперинфляция.
И все спрашивают: «Вы хотите, чтобы была инфляция?». – Нет, мы не хотим инфляции, но сейчас надо пожар тушить: надо заставить людей ходить по магазинам и покупать товары. А для этого люди должны иметь уверенность в завтрашнем дне, хотя сейчас они не имеют этой уверенности.
Но это не только экономический, но и моральный кризис, потому что призыв к богатству делает человека примитивным. Не случайно сейчас телевидение, радио, даже Би-Би-Си (моя любимая радиостанция) резко сократили научные и политические передачи в сторону развлечений, сенсаций, смерти, секса, скандалов – четырёх С.
Либерализм – право на достоинство
Либерализм предлагает равенство шансов в принципе, но он против уравнивания доходов. На самом деле, здоровое общество устроено таким образом, что если человек удачлив и сосуществует в социуме с другими людьми, которые менее удачливы, то они тоже должны иметь право на достоинство. Они добились меньшего успеха, но должны иметь достойную жизнь. Это значит, что они должны учиться, должны быть сытыми, иметь детей, обеспечивать их, прививать им определенные навыки и иметь возможность дать образование. Именно поэтому капитализм достиг определенной социальной стадии, введя разумную политику налогообложения, которая касается, прежде всего, самых удачливых. Мы говорим, естественно, о легальных доходах.
И неслучайно сегодня половину налогов в тех странах, которые считаются цивилизованными, платят богатые люди. Например, западные футболисты, приезжая к нам очень счастливы: говорят, что здесь очень хорошо – они платят 13% с миллиона, а в других странах надо 50% заплатить. В этом смысле здесь им хорошо – можно подзаработать. Так же как мигрантам из бывших стран СНГ приезжающим сюда зарабатывать. Богачи в Россию приезжают зарабатывать, прежде всего, на разнице налогов.
В мире до определенного момента не будет общества солидарности. Не может быть солидарности между супербогатыми и массой бедных. Солидарность может быть только среди людей, у которых есть достаток. И если вы едете на Мерседесе, а я еду на Фольксвагене, то вы мне не нравитесь, потому что я бы хотел Мерседес, но у меня денег на него нет. А если вы едете на Мерседесе и вокруг стоят голодные люди, то вы далеко не уедете. Страна у нас большая – «дитя не плачет – мать не разумеет»: поддержали в кризис банки, поиграли ценами на нефть и т.д. Но это другая тема.
Социальная составляющая очень важна. Сейчас мы имеем анархо-феодальный капитализм. Что я имею в виду? Анархо – это 90% людей, живущих по принципу «спасайся кто может», а 10% – это финансовые потоки, которые распределяются феодальным образом.
Чувство меры
Всё дело в мере. Ещё Аристотель говорил: «В мере дело». Например, мы хотим рыночную экономику. А мы её не можем не хотеть, потому что мы знаем 70 лет нерыночной, и это – стопроцентная катастрофа. Примеров этому предостаточно. И великий прусский народ в ГДР, созданной специально для плановой экономики, Корея, ну и все другие. Короче говоря, рыночная экономика и нормальная экономика – это синонимы. С другой стороны, если вы не регулируете рыночную экономику, если у вас один лишь призыв «обогащайтесь!» и всё, то это ведёт к одичанию человека, к упрощению, что сейчас и происходит. Я не верю, что люди с каждым поколением должны становиться лучше, я думаю, это ерунда. Но я верю в критическую массу людей, которая думает о дальних, а не только о себе и своей семье, и создает системы и доктрины, к которым тянутся другие люди. Хотя сейчас с этим большая проблема.
Культура диалога
Я спросил Гжегожа Колодко: «Почему у вас идут реформы более-менее нормально, а у нас нет?», – а он говорит: «Очень всё просто. Первая причина объективная – мы все поляки, у нас нет десяти часовых поясов, и это резко меняет дело – есть возможность договориться».
У нас же – уже выпустили указ, а где-то спят ещё или, наоборот, уже засыпают. А раньше, когда передвигались на лошадях, процедура управления вообще была немыслима.
Вторая причина в том, что у нас нет культуры диалога и культуры компромисса. Мы в России под компромиссом понимаем временное отступление, как результат нашей слабости: вот мы подрались, силы примерно равны, мы друг другу наподдавали, вы ещё больше избили меня, чем я вас. Но мы садимся подписывать документ, и мы подписываем, расходимся мирно, но я всё-таки чувствую себя униженным, и я, подписывая документ, уже начинаю копить силы и думать: «Вот я тебе покажу» – и это самое ужасное. В Европе сейчас новая культура компромисса – когда ты отдаёшь что-то, а взамен получаешь что-то и навсегда должен с этим смириться.
Я ещё раз возвращаюсь к минимальному набору этических ценностей для глобального мира. Раньше, когда мы все были разобщены, это не имело значения. А в глобальном мире нам надо выработать минимально необходимый набор вещей, которые можно делать и которые нельзя делать.
Вот, например, у поляков: либералы, фашисты, коммунисты, националисты, патриоты, вегетарианцы, геи – все согласны, что дважды два четыре. А у нас, как утверждает Гжегож, «результат – сколько будет дважды два – зависит от того, кто и как участвует в процессе».
Установка на эгоизм
Полюбить дальнего, как ближнего – это же несбыточная цель для большинства людей. Понятно, что мы больше заботимся о себе и своих ближних. Но почему бы не заботиться и о дальних, если тебе хорошо? А для этого людям нужны примеры. Я не люблю быть моралистом и дело не в обучении но, наверное, дух времени должен быть другим. Установка на эгоизм вымывает остатки такого сегмента человечества, который думает о будущем, думает о морали, о нравственности.